Вариант Геры - Саша Чекалов

– Слушай, Юрец, я тебя в последний раз спрашиваю, вы стволы продаёте?

– Да продаём, продаём, – вот те крест святой… Продаём. Но… только своим. Андестенд?

– Тогда разговор окончен. Ты меня не видел, я тебя.

– Погоди, блин. Сядь, послушай…

Храм был на месте. Стоило ползти внутри грохочущей кишки через всю Москву, чтобы в этом убедиться! Герка сплюнул и направился к центральным вратам. Войдя, остановился в притворе…

«Дом Мой Дом молитвы наречётся», так на входе написано. Помолиться, что ли? – о том, чтобы всё теперь изменилось… А что! Будет только логично, если с появлением Дишки всё в Гериной жизни по-другому пойдёт. Что греха таить, многое в ней, в жизни этой самой, нуждается в перемене. И, возможно, начать стоит с того, что… ну что! – да, прежде всего, изменить своё собственное отношение к происходящему, так ведь?.. А?

…Как не вспомнить апостолов! Жизнь любого из них была до поры до времени обыденной и заурядной, ничем особым не примечательной. Что они сами думали по поводу этой обыкновенности, как относились к монотонности будней, теперь никто уже не узнает – да и кому это интересно! Можно только предполагать, что не раз и не два то одному из них, то другому приходила в голову унылая мысль: вот, мол, живёшь, живёшь, день за днём проходят, похожие друг на друга, как песчинки, – и нет никакой надежды на то, что расклад изменится.

Да уж, скорее всего, каждый неоднократно думал о чём-то подобном, а кто-то и судьбу проклинал, и день, когда на свет появился… Прямо как-то не по себе становится. Особенно если вспомнить, какой сюрприз эта самая судьба им уготовала.

Однако ведь не в самой же перемене дело, а в том, с чего эта перемена началась: с появления в жизни каждого из них некоего… Человека. Перевернувшего всю жизнь, – вернее, заставившего посмотреть на неё с несколько иной точки зрения. А именно: не важно, что ты делаешь, – важно, для кого всё это.

Для кого, вот в чём вопрос…

И, похоже, ответ наконец найден.

…Всё-таки поразительно устроены люди. Оказывается, значительная часть их (если не подавляющее большинство!) патологически не способна жить для себя и получать удовольствие от такой жизни: скучно… Нет уж, нам подавай того, единственного, ради кого стоит сворачивать горы – всего лишь затем, чтобы вызвать из небытия слабую, снисходительную улыбку на его губах… и уж тогда-то почувствовать себя счастливыми! Только так: опосредованно. Потому что, видите ли, нет, не бывает на свете большей радости, чем порадовать другого – якобы более тебя этой радости достойного. Нет и не предвидится.

Дело за малым: найти подходящего человека. Впрочем, не найти, конечно, – скорее, дождаться, пока он сам тебя отыщет… Отыщет – чтобы взять за руку и отвести в переливающийся всеми цветами радуги новый мир. Мир обновлённых представлений о мире.

…Кто знает, что ждёт впереди! Возможно, беспросветный мрак и ужасные мучения, – но слишком слепит прямо здесь и сейчас чудный свет открывающейся перед тобой радужной перспективы, чтобы можно было разглядеть детали туманного будущего. Да и нет никакого будущего! – одно лишь упоительное желание быть полезным. Нужным, необходимым. Единственным в своём роде – среди прочих единственных, о существовании которых пока можно только догадываться… но просто невозможно догадаться.

Быть – и отдавать себя всего, не думая, чем поплатишься за это, – лишь сумбурно молясь о том, чтобы счастье длилось как можно дольше.

Да уж. Только молиться и остаётся…

Герка поднял голову. Колонны окружали его – целый лес могучих опорных столбов, устремлённых ввысь, к поддерживаемым ими далёким сводам.

Вот она, метафора неброской жертвенности: сколь бы величественно ни смотрелся собор снаружи, со стороны, – многие ли из любующихся им вспоминают об опорах, на которых всё держится!

И какое точное выражение: столпы веры!

Веры в Единственного достойного.

Или – в Единственную…

Чёрт возьми, и почему это в храме курить не разрешается!

…Нет уж, будь оно всё проклято: и жертвенность эта, и безропотное служение… В конце концов, с какой стати те, ради кого мы выкладываемся, принимают это как должное! Что ни говори, тут какое-то противоречие…

Да, безусловно, есть те, ради кого стоит пойти на любую жертву, – и жертва приносится… Соответственно, будучи принесённой, она, ясное дело, принимается тем, кому её принесли, верно? Иначе как её и принести-то, без принятия! Значит, верно… То есть, получается, человек, ради которого приносится жертва, считает это… нормальной практикой, а? Во всяком случае, чем-то вполне приемлемым.

Так достоин ли он жертвы в таком случае!

Видимо, несмотря ни на что – достоин… Иначе вряд ли кто-нибудь пожертвовал бы ради него хотя бы волоском со своей головы, да?

…Или в этом есть особая прелесть, – этакое тонкое, как волос, самоубийственное, гибельное наслаждение: жертвовать всем ради того, кто этого недостоин?

Впору задуматься.

Хотя… вряд ли об этом задумывались те, кто жертвовал и продолжает жертвовать собой во имя Незримо Присутствующего в этом храме. Да и, с другой стороны, многого ли стоит жертва, которую приносят расчётливо? Ничего она не стоит! – впрочем, это и не жертва вовсе, а лишь одна из разновидностей перевода своих ненаглядных средств на личный счёт в невидимом банке.

…Чего уж проще: вложил – и спокойненько дожидайся дивидендов… И даже куда расчётливее, чем в иных случаях! – ведь тут «вкладчик» может быть твёрдо уверен, что ничем не рискует: уж этот-то банк никогда не обанкротится.

Именно так и поступают многие. Затем и приходят сюда – каждый раз выделяя на это мероприятие понемногу времени, сил и… ну да, и денег: уж больно вложение-то выгодное! Как-никак Царствие Небесное в качестве дивиденда наклёвывается – не какая-нибудь пустяковина. Баснословная прибыль. Дураком надо быть, чтобы упустить шанс, верно?

Господи, как же всё-таки курить хочется…

В глубине высился иконостас, с каждым шагом светлеющий из сумрака навстречу досужему зрителю всё резче, чётче, – будто некие громадные ворота… не очень-то новые на вид. Пристально глядели на Герку хмурые, измождённые люди, расфасованные по чугунным сотам. С немым укором, как полагается. Стеклянно светился лак, ровным слоем лежащий на портретах, и казалось, что плоские лбы и щёки горят праведным гневом.

Все эти… хм, видные общественные деятели эпохи первоначального накопления духовного капитала были изображены в полный рост; несмотря на внушительные размеры доски почёта, было решительно невозможно различить издалека их бурые личики в сложно структурированной мешанине аляповатых хламид и блёклых пейзажей, – и тем не менее Герке казалось, что он видит, определённо видит: взоры всех, типа, присутствующих устремлены на него. И таковы были взоры, что если бы дипломированные халтурщики, слаженные усилия которых воскресили весь этот паноптикум для безмолвного, бесплотного бдения, обладали хотя бы малой толикой истинной веры, то, пожалуй, не только Герка, но и любой другой незваный гость на его месте вспыхнул бы и сгорел. Синим пламенем.

Гулкая тишина ворочалась под сводами подобно сытому воздушному змею. Кроме нарисованных чудиков, в помещении никого не было. (Впрочем, какая-то карга всё же прошмыгнула рядом, неожиданно злобно пробормотав: «И чего зря стоять! Хоть бы лоб перекрестил: авось рука не отвалится…»)

Ничего не происходило. Кому это интересно – когда ничего не происходит!

«Не прёт, ну и ладно! – подумал он, выходя наружу и щурясь от рушащегося с высоты света. – Тут ведь фишка какая: много званых, да мало избранных…»

…между Москвой-рекой и Малолеткой, недалеко от Малого Базарного моста и в непосредственной близости от счастливо уединённой, даже, можно сказать, укромной площади с говорящим названием Распутьинская. В этом расположении обещали самым удачным образом сложиться воедино все главные преимущества участков, облюбованных предшественниками Николая Феоктистовича: на высоком берегу – и в то же время по соседству с Кремлём; умилительное благолепие окрестностей – а вдобавок и некоторая удалённость от главных улиц, сулящая будущим прихожанам и паломникам тишину и покой в святых стенах…

Неудивительно, что император 12 мая 1832 года уверенно, практически без колебаний, утвердил именно последнее предложение в качестве искомого.

…К слову, каждый из вышеперечисленных вариантов имел одну и ту же знаменательную особенность: во всех случаях новое планировалось строить… предварительно разрушив находящееся там старое! Разумеется, в этом не было ни умысла, ни, упаси бог, Промысла, – дело всего лишь в том, что… ну, вы понимаете: не так уж много в черте города живописных уголков, тем более с открывающимися оттуда привлекательными видами! – и все эти уголки, вполне ожидаемо, уже заняты либо какой-нибудь церковью, либо монастырём…